С. М. Абрамзон. Рецензия на книгу. К. Ш. Шаниязов. К этнической истории узбекского народа (историко-этнографическое исследование на материалах кипчакского компонента). Ташкент, 1974, 341 стр.

(Советская этнография, 1976, №2, стр. 167-172)

Исследование формирования социалистических наций СССР не может быть полноценным без обстоятельного изучения этнической истории тех народностей, на основе которых сложились сами социалистические нации. Это в особенности относится к социалистическим нациям Средней Азии, в том числе узбекской, поскольку этническая история образовавших их народностей была очень сложной.

Однако научное значение рецензируемого труда состоит не только в том, что в нем досконально исследован один из весьма существенных компонентов узбекской народности. В книге К. Ш. Шаниязова рассматривается одна из тех проблем, которые всегда привлекали внимание исследователей истории и этнографии тюркоязычных народов, а именно кипчакская проблема. От ее решения зависит правильное освещение этногенеза и этнической истории многих народов Средней Азии и Казахстана, а также Приуралья, Северного Кавказа, Южной Сибири. Средневековые кипчаки сыграли важную роль как в формировании самих тюркоязычных народностей, так и их языков и культур. Поэтому исследование кипчакской проблемы в историко-этнографическом аспекте представляет большой интерес и для тюркологии в целом, и для этнографии нашей страны, и для истории народов СССР.

И хотя К, Ш. Шаниязов ограничивает цель своего труда исследованием отдельных моментов этнической историй узбекского народа, относящихся к участию в его этногенезе средневековых кипчаков (стр. 13), рамки его научных поисков значительно шире, они охватывают разные стороны всего того комплекса исторических, социально-политических и этнических вопросов, которые связаны с кипчакским этносом в целом. Принципиально важным представляется изучение автором названного комплекса в свете этнической истории многих других тюркоязычных народов.

Книга убедительно подтверждает также большую ценность полевых этнографических материалов о существовавших в сравнительно недавнем прошлом родоплеменных делениях, их генеалогиях, этнонимии и т. п. Несмотря на очевидную необходимость привлечения в качестве одного из историко-этнографических источников такого рода данных, еще сохранившихся в памяти старшего поколения, в последнее время среди некоторых исследователей (главным образом историков) получило известное распространение ничем не обоснованное скептическое, а иногда открыто негативное отношение к этому виду источников. Книга К. Ш. Шаниязова, – в которой широко использованы соответствующие данные по узбекам и другим тюркоязычным народам, показывает несостоятельность этой точки зрения.

С задачей выявления «историко-культурных и этнических связей одной из многочисленных реликтовых этнографических групп населения дореволюционного Узбекистана — кипчаков с племенами и народами Средней Азии, Казахстана, Сибири и других соседних регионов» (стр. 13), как и с этнографическим описанием зарафшанской и ферганской групп кипчаков автор успешно справился. Этому в значительной мере способствовала логичность структуры самой книги, включающей три основные части: исторические сведения о кипчаках, данные о кипчаках в составе узбеков (XIX начало в.) и этнографический очерк (хозяйство, материальная культура, общественные и семейные отношения). Книга состоит из пяти глав, которым предпосланы вступление «От редактора» (Т. А. Жданко) и «Введение». В конце книги дано «Заключение».

Глава первая «Исторические сведения о кипчаках» занимает в книге важное место. Она по существу представляет единое целое с очень содержательным «Введением», а котором автор приводит свидетельства различных источников о происхождении кипчаков, об их языке, относящихся к ним этнонимах и др. Для освещения большого круга затрагиваемых в этих разделах вопросов К. Ш. Шаниязов привлекает обширную литературу, а также сведения, содержащиеся в древних и средневековых письменных источниках, древнетюркских рунических памятниках, восточных и западноевропейских сочинениях, русских летописях, археологические, лингвистические и антропологические данные.

Автор не только обстоятельно анализирует и обобщает уже введенные в научны» оборот разнообразные материалы, необходимые для воссоздания истории кипчакского этноса, но также использует малоизвестные, а частично и новые для науки данные. Он характеризует расселение и передвижение кипчаков с древности до середины XI в., сообщает сведения о кипчаках-половцах в причерноморских степях и на Северном Кавказе (вторая половина XI — начало XIII в.), о присырдарьинских кипчаках (X — начало XIII в.), рассматривает историю кипчаков в XIII—XV вв., степень их участия в этногенезе народов средневековой Средней Азии и Казахстана (XV—XIX вв.) и, наконец, подробно освещает хозяйство, быт и культуру кипчаков по данным пись­менных источников, археологии и исторической этнографии (X—XV вв.).

К. Ш. Шаниязов выделяет несколько групп кипчаков. Он считает, что начиная с VI в. на протяжении последующих веков сложились орхонская, алтайская, западная и отделившаяся от нее присырдарьинская, или восточная, группы кипчаков (стр. 43 45, 51, 52). История присырдарьинской группы кипчаков и составляет основной предмет его исследования. С точки зрения этногенетических связей с кипчаками, оказавшимися впоследствии на территории Узбекистана, рассмотрение группы кипчаков-половцев (стр. 54—65) может быть оправдано главным образом стремлением автора представить целостную картину политической жизни основных групп кипчаков.

Предлагаемое К. Ш. Шаниязовым деление кипчаков на группы представляется нам более убедительным и аргументированным, чем сделанное Б. Е. Кумековым[1]. По одному из весьма сложных и до конца еще неясных вопросов — об этнических связях между кипчаками и кимаками — данные К. Ш. Шаниязова и Б. Е. Кумекова несколько расходятся. Так, они по-разному трактуют сведения Махмуда Кашгарского (XI в.). Сылаясь на стамбульское факсимильное издание труда Махмуда Кашгар­ского, Б. Е. Кумеков пишет, что «сами кипчаки не отождествляли себя с йемеками (т. е. кимаками.— С. А.), а считали их лишь своей „отдельной ветвью“, т. е. связанными по происхождению» (стр. 43). К. Ш. Шаниязов, основываясь на узбекском переводе труда Махмуда Кашгарского, приводит из него такую цитату: «Однако кипчаки счи­тают себя (по происхождению) из другого (некимакского.— К. Ш.) рода» (стр. 46). Хотя в другом месте Б. Е. Кумеков отмечает слабость политических связей кипчаков с кимакским племенным союзом в VIII—XI вв. и различие их этнических территорий, его толкованию текста Махмуда Кашгарского о связях кипчаков и кимаков «по происхождению» следует отдать предпочтение. Но у К. Ш. Шаниязова были серьезные основания отвергать мнение И. Маркварта о кипчаках как западной ветви кимаков (стр. 38).

Остановлюсь на некоторых других вопросах, относящихся к рассматриваемой теме. Не присоединяясь безоговорочно к гипотезам Г. Е. Грум-Гржимайло и Л. Н. Гумилева о динлинском происхождении кипчаков, К. Ш. Шаниязов не исключает, однако, участия динлинов в этногенезе кипчаков (стр. 33), а на стр. 99 уже более уверенно пишет об их «связи по происхождению». Автор явно переоценивает значение концепции Л. Н. Гумилева о генетической связи кипчаков с древними белокурыми динлинами (стр. 27, 33). Она еще требует более аргументированных доказательств.

Заслуживает внимания и вопрос об отношении кипчаков к родоплеменному образованию канглы, который автор особо рассматривает на стр. 38—40. Отрицая этногенетическую связь между этими племенами, К. Ш. Шаниязов вместе с тем пишет о взаимовлиянии их культур, взаимном сближении в некоторые периоды и даже о процессе их «этнического смешения». Взвешивая все приводимые автором книги доводы, приходится признать несколько категоричным его вывод. Очевидно, связь между канглы и кипчаками не ограничивалась политическими и культурными аспектами, она включала в себя и этнические отношения, хотя оба объединения и могли осознавать себя самостоятельными этническими единицами.

Естественно, что в книге внимательно изучен вопрос об этнонимах, так или иначе связанных с кипчаками (стр. 26—31). Мы находим здесь целый ряд правильных соображений, а также остроумных предположений и догадок о терминах «кипчак», «половцы», «куманы» и др. Однако возведение этнонима «куман» к имени тотема «ку» — лебедь (стр. 28) трудно признать правомерным. Л. П. Потапов присоединяется к мнению проф. О. Притсака, который полагает, что термин «куман» в наименовании кумандинцев адекватен названию «половец» и «кыпчак», и утверждает, что предки
кумандннцев входили в объединение тюркоязычных племен, именовавшихся кыпчаками[2]. Но исследуя проблему происхождения кумандннцев, Л. П. Потапов не видит в этнониме «куманды» следов тотемизма. Касаясь таких названий половцев, как «сарацин», «сорочин», К. III. Шаниязов, ссылаясь на И. Г. Добродомова, упоминает о тюркском слове «кунн» со значением «народ» во второй части этих названий (стр. 29). К сожалению, он не учел толкования древнего термина «кун», приводимого в работах Ю. А. Зуева, который, в частности, считал, что он «служил для обозначения определенных родовых н племенных организаций и включал в себя понятие „рода” или „племени”, связанного единством этнического происхождения»[3].

Реконструируя внешний облик древних и средневековых кипчаков, К. Ш. Шаииязов не использовал интересной работы С. И. Вайнштейна и М. В. Крюкова на эту же тему, касающейся древних тюрков[4].

Давая краткую, но в целом убедительную характеристику общественного строя кипчаков в XI—XIII вв. (стр. 61—65), автор, ссылаясь на «Codex Cumanicus», приводит название «Eidagi epci» в значении «домашние рабы». Но в недавно увидевшем свет труде Э. В. Севортяна, где рассматривается этимология слова епчи/епči, даны лишь следующие значения этого слова: женщина, жена, супруга, хозяйка, мать[5]. Слово «епчи» автор считает производным, образованным от основы — корня еб (еп), еу— ‘дом’, ‘домохозяйство’, ‘семья’+аффикс отыменного образования — чы/чи, который в сочетании с основой обозначает название лица по его деятельности. Вполне допуская существование домашнего рабства у кипчаков в это время, очевидно, следует еще раз вернуться к толкованию приведенного термина.

Заключая эту характеристику, К. Ш. Шаниязов называет (родо-племенные общности в классовом обществе «поздними, вторичными племенами и родами» (стр. 65; см. также «От редактора», стр. 5). Мне представляется, что сущность таких родо-племенных образований в классовом обществе состояла не только в том, что они были «поздними», «вторичными», но в не меньшей мере еще и в том, что они многократно воспроизводились по древнему стереотипу, по архаической модели первобытнообщинного строя, что и приводило к глубокой традиционности их структуры. Автор книги, безусловно, прав, когда он пишет: «Их сохранение было связано со спецификой социально-экономической организации кочевннков-скотоводов в эпоху феодализма» (стр. 65).

Касаясь религиозных представлений кипчаков, автор дает, на наш взгляд, слишком расширительное толкование шаманизма. С одной стороны, он указывает на культ солнца как на первобытную религию кипчаков-половцев; этот культ играл у большинства кипчаков в XIII в., пишет он, «важную роль» (стр. 37). С другой стороны, по словам К. Ш. Шаниязова, «религией тюркоязычных народов в древности был шаманизм». Следуя источникам, он под шаманизмом понимает и поклонение вещам, рекам, горам, волхование, веру в злых духов и в загробную жизнь (стр. 95). Вполне очевидно, что здесь мы имеем дело и с некоторыми дошаманистскими представлениями, в частности с культом природы.

В целом же, отвлекаясь от отмеченных частностей, исторические разделы книги можно рассматривать как серьезный вклад в исследование кипчакской проблемы. Они служат солидным фундаментом для историко-этнографических изысканий в следующих главах книги.

Особый интерес у этнографов, разрабатывающих вопросы этногенеза и этнической истории, вызовет глава вторая «Кипчаки в составе узбеков (XIX — начало XX в.)». Здесь мы находим данные о времени появления кипчаков на территории Узбекистана. Автор относит переселение кипчаков в Ферганскую долину к началу XVIII в., а в бассейн среднего Зарафшана — к первой четверти XIX в. Подробно исследуются численность и расселение кипчаков на территории Узбекистана в конце XIX — начале XX в., причем главным источником, используемым автором, явились собиравшиеся им в течение многих лет историко-этнографические материалы. Эти материалы стали основой важного раздела о родо-племенном делении кипчаков (стр. 116—127), в котором впервые полно представлена родо-племенная структура кипчаков, обосновавшихся в Ферганской и Зарафшанской долинах. Ферганские кипчаки, по данным К. Ш. Шаниязова, делились на четыре большие группы:

• кипчаки (или таза-кипчак),
• киргиз-кипчак,
• китай-кипчак
• сарт-кипчак;

зарафшанские — на семь основных групп:

• тогузурув (токуз), или тогузбай,
• джеты-урув,
• парча-кипчак,
• ак-кипчак,
• кара-кипчак,
• сары-кипчак
• кипчак-сарай.

Подробно рассматриваются более мелкие деления внутри этих групп, особенно у зарафшанских кипчаков. Внимание этнографов привлекут и приводимые автором параллели в родо-племеппом доле пни кипчаков и других узбекских племен, а также каракалпаков, казахов, киргизов и др. (стр. 128 155). Подобное освещение истории кипчакского компонента в составе узбеков придает исследованию своего рода «объемность», помогает раскрытию многообразных этногенетических связей узбеков-кипчаков. Рассматриваемая глава содержит богатый и весьма ценный материал для воссоздания этнической истории узбеков-кипчаков. В своем подавляющем большинстве приводимые данные впервые вводятся в научный оборот.

Однако в этой главе имеются некоторые неточности. Так, мне представляется, что наличие аналогичных этнонимов (бури, кесек, кара-моюн и др.) у узбеков-кипчаков и соседних народов и даже у других узбекских племен далеко не всегда можно считать достоверным свидетельством прямых этногеиетических связей. Часть этнонимов (таких, как кара-моюн, кызил-аяк и др.) могла возникнуть на основе прозвищ, которые имели широкое распространение у тюркоязычных народов (кара-моюн — «черношеие», кизил-аяк — «красноногие»). Другие этнонимы основаны на названиях тамг (тёрттам-галы, айтамгалы, коштамгалы и др.), а последние из-за сходства их конфигурации имели много аналогичных названий у разных кочевых народов. Третьи этнонимы, также широко распространенные, имели числовое значение (алты-ата — шесть отцов, джетн урув — девять родов, тогуз-бай — девять баев, тогуз-уул — девять сыновей и т. п.), которое могло и не быть связано с какой-либо спецификой этнических групп. Соответствующие этнонимы возникали, очевидно, вполне самостоятельно. Кстати, название «алты-ата» имелось не только у сары-кипчаков (стр. 131), каракалпаков и казахов. Так, например, киргизское племя саяк называли также алты аталуу саяк (саяки, имеющие шесть отцов, т. е. предков). Немало этнических названий было связано и с эпонимами и имело патронимическое происхождение (кармыш, аю и др.), а ведь сходство многих имен у тюркоязычных народов общеизвестно. Все сказанное не означает, конечно, что я отрицаю генетическую связь между многими из этнических групп, о которых пишет К. Ш. Шаниязов. Она довольно часто подтверждается, но я нахожу, что оперирование сходными этнонимами требует большей осторожности и осмотрительности.

Автор книги выделил в структуре кипчаков Ферганской долины группу под названием «киргиз-кипчак» (стр. 116, 117—120). Многократно о ней упоминая, он, в частности, отмечает, что «среди киргизов есть большая группа, называемая киргиз-кипчаками» (стр. 82) и что были «кипчаки, находившиеся в составе киргизского племенного объ­единения ичкилик и называвшие себя киргиз-кипчаками» (стр. 110). Это явное недоразумение: киргизы, относившие себя по происхождению к племени кыпчак, не называли себя киргиз-кипчаками. Так могли называть их соседи, в частности узбеки и узбеки-кипчаки, но у них самих племенным самоназванием было только кыпчак.

Согласно историко-этнографическим материалам, собранным мною в 1950-е годы во время Киргизской археолого-этнографической экспедиции, на территории современных Баткенского, Чон-Алайского и Узгенского районов Ошской области Киргизской ССР и частично Аимского района Андижанской области Узбекской ССР, структура киргизского племени кыпчак сильно отличалась от структуры ферганских узбеков-кипчаков. Сходство названий «родовых» делений у тех и других ограничивается лишь двумя-тремя этнонимами (таз, тору-айгыр, элатан). Между тем киргизское племя кыпчак подразделялось на девять «родов» (отсюда и его название тогуз уруу кыпчак — девятиродовые кыпчаки). Поэтому трудно согласиться с утверждением К. Ш. Шаниязова о том, что киргиз-кипчаки «своим происхождением генетически связаны с узбек-кипчаками» (стр. 147, 148).

Гораздо убедительнее гипотеза автора книги о том, что «значительная часть киргиз-кипчаков Южной Киргизии, вероятно, является остатками тех древних кипчаков, которые в VI—VIII вв. переселились с Алтая на территорию Монголии и Тувы и вошли в состав Восточно-Тюркского каганата, затем (с VIII в.) были подчинены уйгурами, а в X в. вошли в состав киргизов» (стр. 118). Однако на этой же странице высказывается иная мысль: «киргиз-кипчаки Ферганской долины, по всей вероятности, связаны по происхождению с дештикипчакскими узбеками». А на стр. 148 утверждается, что значительная часть киргиз-кипчаков и узбеки-кипчаки пришли в Ферганскую долину в конце XVII — начале XVIII в. из степей Южного Казахстана. Большая часть кипчаков, по мнению автора, попала в Фергану, передвигаясь вверх по Сырдарье. В ряде случаев они жили смешанно с киргизами, образовав таким образом группу киргиз-кипчаков. «Другая группа киргиз-кипчаков, — пишет автор, — переселилась (в XVII—XVIII вв.) из казахских степей в Северную Киргизию… а часть ушла в Кашгарию». К сожалению, эти данные не подтверждаются фактами. Нельзя, разумеется, отрицать, что киргизское племя кыпчак не было «чистым», как и большинство других племен. В его состав, вполне вероятно, могли войти и отдельные группы кипчаков дештикипчакского происхождения, но нельзя не считаться со следующими обстоятельствами. Во-первых, подавляющее большинство стариков, относивших своих предков к племени кыпчак, уверенно указывали на переселение их в пределы Южной Киргизии с востока, из Кашгарии. Во-вторых, и это главное, письменные источники свидетельствуют о том, что киргизское племя кыпчак обитало на территории Восточного Туркестана (Кашгарии) уже в XVI—XVIII вв., а примерно в середине XVII в. его вожди принимали активное участие в феодальных междоусобицах. При этом одна группа кипчаков пришла из Или через Кучу в Хотан в 60-х годах XVIII в[6]. Поэтому утверждение автора о том, что основная часть киргизского племени кыпчак происходит от присырдарьинской группы кипчаков, остается малоубедительной гипотезой. Возможно, ближе к истине идея происхождения «киргиз-кипчаков» от «орхонской» группы кипчаков.

Едва ли можно согласиться и с мнением К. Ш. Шаниязова о том, что такие основные подразделения киргизского племени кыпчак, как шерден, коджомюшкюр, омонок, джартыбаш, алтыке, джаманан образовались в недалеком прошлом путем разрастания больших патриархальных семей (стр. 147). И все же некоторые данные, относящиеся к киргизскому племени кыпчак, приводимые в книге, заслуживают самого серьезного внимания киргизоведов.

Очень обстоятельны главы «Хозяйство», «Материальная культура», «Общественные и семейные отношения». Они написаны в лучших традициях этнографических исследований, с большим знанием материала, с точной фиксацией многочисленных этнографических данных. Автор последовательно сопоставляет этнографические особенности ферганской и зарафшанской групп кипчаков, подвергает эти особенности тонкому историко-этнографическому анализу. Насыщенные богатыми полевыми материалами, личными наблюдениями автора, подкрепленные данными из литературы, эти главы читаются с большим интересом. Они вводят в науку много новых данных, впервые дают достаточно полное и отчетливое представление о традиционных формах хозяйства и быта узбеков-кипчаков, восходящих к их средневековому прошлому.

В главе «Хозяйство» подвергнуты подробному рассмотрению земельные отношения и система налогового обложения, земледелие, водопользование, скотоводство, домашние промыслы и ремесла. Материалы о земледелии и водопользовании выходят за пределы характеристики хозяйства кипчаков, они содержат ценные сведения по этим вопросам, относящиеся к Бухарскому и Кокандскому ханствам. В главе приводятся собранные автором данные о сельскохозяйственных культурах, об обычаях и обрядах, сопровождающих различные земледельческие работы. Большой интерес вызывает описание системы водопользования в кипчакских селениях Бачкыр, Дам, Арык-буйи, Сары-кипчак (стр. 182—187). В разделе, посвященном скотоводству, заслуживают внимания данные о распределении пастбищ между родовыми и семейно-родственными группами (стр. 192—194), хотя ранее автор справедливо подчеркнул, что родовыми пастбищами распоряжалась в основном феодальная верхушка (стр. 163). Наиболее важную роль играло разведение овец и крупного рогатого скота. Дается оценка различных пород овец у кипчаков, приводится терминология для овец и коз, обряды и поверья, связан­ные с овцеводством и молочным хозяйством.

Среди домашних промыслов и ремесел у кипчаков автор выделяет изготовление тканей, ковроткачество, катание войлока, обработку кожи, производство обуви, отмечает слабое развитие ремесла.

Глава «Материальная культура» содержит классификацию типов поселений, а также усадеб. Здесь привлекает внимание выделение трех форм временных поселений, характерных для полуоседлых кипчаков (стр. 217), и их расселение семейно-родственными группами. Большое место отведено описанию жилища и предметов домашнего обихода. У кипчаков в конце XIX — начале XX в. бытовали войлочная юрта, глинобитные дома, жилища типа шалаша и типа землянки. Характерно, что ферганские кипчаки ориентировали дверь юрты на восток (стр. 229), как это делали древние тюрки. Автору удалось описать старинный тип неразборной войлочной юрты (кÿтарма), которую перевозили на четырехколесной арбе (стр. 234, 235). Детально описаны внутреннее убранство юрты и жилища стационарного типа.

С такой же скрупулезностью исследованы одежда и пища кипчаков. Несмотря на некоторые неточности, эти разделы представляют большой познавательный интерес. Автор привлек обширный сравнительный материал, относящийся к различным группам узбеков, казахам, каракалпакам, киргизам, туркменам, таджикам. Подчеркивается, что типы одежды кипчаков формировались в процессе их длительного общения и взаимных связей с народами и этническими группами, населявшими в прошлом Среднюю Азию и Казахстан. Вместе с тем у кипчаков продолжали бытовать и некоторые архаические виды одежды (стр. 248). Заслуга К. Ш. Шаниязова состоит в том, что ему удалось восстановить облик уже исчезнувшего костюма кипчаков.

Характеризуя пищу, автор также отмечает, что ее традиционный ассортимент складывался в процессе взаимовлияния и тесных культурных контактов народов и этнических групп среднеазиатского Междуречья (стр. 272).

Глава «Общественные и семейные отношения» вызовет интерес не только у этнографов, изучающих Среднюю Азию и Казахстан, но и у более широкого круга ученых.

В ней освещены такие важные вопросы, как социальная структура и формы эксплуатации, некоторые пережитки родо-племенного быта, семья и брак, некоторые пережитки домусульманских верований, игры и развлечения. Автору удалось очень четко показать социальные категории, характерные для дореволюционного общества кипчаков. Очень интересны примеры существовавших патриархальных семей (стр. 303, 304), хорошо освещен свадебный обряд, являющийся в целом вариантом общеузбекского свадебного ритуала, выявлены черты авункулата (стр. 309, 311, 312, 321, 323), реликты матрилокального брака (стр. 317, 321). Кратко, но отчетливо показаны пережитки ша­манизма. Однако истолкование термина «бахши», как происходящего от тюркского «бокмок» (т. е. смотреть, лечить), не может быть принято. Общеизвестно, что этот термин санскритского происхождения.

Не касаясь здесь отдельных мелких недостатков, от которых не свободны рассмотренные главы, приходится сделать один существенный упрек автору книги — это недостаточная ясность и расплывчатость в толковании таких принципиально важных явлений, как род, родовая и общинная собственность (стр. 299, 301, 307).

Нельзя не высказать сожаление по поводу того, что в книге отсутствует карта расселения узбеков-кипчаков на территории Узбекистана, а также указатели (особенно этнических названий).

Оценивая в целом труд К. Ш. Шаниязова, видного узбекского этнографа, можно сказать, что он представляет собой крупный вклад в советскую этнографическую науку, обогащает ее оригинальным и фундаментальным исследованием. Огромный матери ал, относящийся к этнографической группе кипчаков в составе узбекской народности, поднятый и проанализированный автором, искусно применившим исторический подход к рассматриваемым явлениям, безусловно является ценнейшим источником для изучения этнической истории не только узбеков, но и ряда других тюркоязычных народов.

С. М. Абрамзон

_______________________

[1] Б. Е. Кумеков, Государство кимаков IX—XI вв. по арабским источникам, Алма-Ата, 1972, стр. 44.
[2] Л.П. Потапов, Этнический состав и происхождение алтайцев, Л., 1969, стр.60; ср.: Н.А. Баскаков, Классификация тюркских языков в связи с иторической периодизацией их развития и формирования, «Труды Ин-та языкознания АН СССР», т. I, М., 1952, стр. 53.
[3] Ю. А. Зуев, Термин «кыркун». К вопросу об этническом происхождении кыргызов по китайским источникам, «Труды Ин-та истории АН КиргССР», вып. IV, Фрунзе, 1958; стр. 170; его же, Тамги лошадей из вассальных княжеств, в кн.: «Новые материалы по древней и средневековой истории Казахстана». «Труды Ин-та истории, археологии и этнографии АН КазССР», т. 8, Алма-Ата, I960, стр. 103, 128.
[4] С.И. Вайнштейн, М.В. Крюков, Об облике древних тюрков, в кн.: «Тюркологический сборник. К 60-летию члена-корр. АН СССР А.Н. Кононова», М., 1966.
[5] Э. В. Севортян, Этимологический словарь тюркских языков, М., 1974, стр. 287.
[6] М. А. Салахетдинова, Сочинение Мухаммед-Садыка «Тазкира- и Ходжаган» как источник по истории киргизов, «Изв. АН КиргССР», серия общественных наук, т. I, вып. 1 («История»), Фрунзе, 1959, стр. 107, 108, 119, 121; ее же. Сообщения о киргизах в «Хидайат-намэ» Мирхаль ад-дина, там же, т. III, вып. 2 («История»), Фрунзе, 1961, стр. 135, 138—140; «Материалы по истории киргизов и Киргизии», вып. 1, М., 1973, стр. 221, 223.

Похожие статьи: