А. И. Андреев. Буляши (Одно из эвенкийских объединений XVII в.)
(Советская этнография, 1937, № 2-3, стр. 111-113.)
{111} На ряду с большим числом тунгусских (эвенкийских) родов, кочевавших в бассейнах Нижней и Средней Тунгусок и по левым притокам Лены, когда началось обложение русскими тамошних туземцев ясаком, документы XVII в. упоминают несколько родовых названий, точное приурочение которых к определенному племени представляет известные трудности. Так, в наказе 1627 г. мангазейским воеводам Тимофею Боборыкину и Поликарпу Полтеву,[1] между прочим, читаем: «и живут… вверх(Нижней) Тунгуски реки многие люди сыроядцы: буляши и тунгусы, и шелягирцы, и чапагиры, и синегырцы…» Если о последних из названных тунгусских родов мы имеем некоторые позднейшие известия того же XVII в., то о первых — буляшах — упоминание их в наказе 1627 г. было единственным указанием, где приводилось название этого рода или совокупности родов. Поиски в источниках XVII в. дали несколько новых данных о них.
Первые сведения о буляшах были получены в Москве почти за шесть лет до того, как встретилось приведенное выше упоминание о них: в июле 1621 г. мангазейские воеводы Дмитрий Погожий и Иван Тонеев писали в Москву,[2] что служилые люди Супонко Васильев с товарищами привезли в Мангазею с Нижней Тунгуски «иноземцов и неясашных людей буляшей шесть человек», которые при расспросе сказали, что «они люди кочевные, а живут на реке на Оленье, а та река впала в Лин, в большую реку»; они же сообщили, что по реке Оленьей живет до 200 буляшей. По их словам, «по большей по Лине реке живут многие люди и с ними з буляши торгуют: соболи у них покупают на железо; язык де у них меж собой не сходитца, и с ними не воюютца, и огненново бою у них никаково нет; а избы де у них, как у русских людей, и лошади есть же; а про то они не ведают: пашенные ли они люди или непашенные; а платье носят таково ж, как и русские люди; а ходу… сухим путем от Мангазейского уезду до Букансково зимовья, до реки до Оленьи, недели с 4, а воденого ходу до 7 недель». На основании этих данных под рекой Оленьей, впадающей в «большую реку Лин», т. е. в Лену, следует, кажется, разуметь не приток Вилюя, как думает Миллер и вслед за ним Фишер,[3] а реку Оленгу, левый приток Лены, упоминаемый в росписи 1640-1641 гг.[4]
Соседями буляшей, по их словам, был народ, не названный в документе по имени, но в котором не трудно узнать ту «якуцкую конную орду» или якутов, ближайшее знакомство с которыми относится к более позднему времени (1631- {112} 1632 гг.). Таким образом, в приведенном известии 1621 г. следует видеть не только первое свидетельство о буляшах, но и первые сведения об якутах, встречающиеся в документах XVII в., что было отмечено Миллером в его неопубликованной главе XI «Истории Сибири» и кратко, без ссылок на документы, повторено Фишером.[1]
На основании сведений, полученных от буляшей, мангазейские воеводы отправили в Буканское зимовье тобольского казака Ивашку Коковкина с толмачем пустозерцом Игнашкой Ханоптеевым, вместе с тремя из буляшей, чтобы приводить их сородичей к шерти, побуждать их прекратить нападения на русских промышленных и служилых людей и платить ежегодный ясак. Уже по отбытии их произошло событие, которое дает небольшой штрих для характеристики взаимных отношений отдельных племен, кочевавших в XVII в. в обширном крае между Енисеем и Леной. Вместе с шестью буляшами была привезена в Мангазею из того же Буканского зимовья «полоняная девка, родом тидириска»,[2] по словам нашего источника,[3] «та… девка у них в полону жила года з два и изучилась у них буляшскому языку». Когда после отъезда Ивашки Коковкина и толмача Игнашки Ханоптеева стали разыскивать в Мангазее людей, знающих тунгусский и буляшский языки, то неожиданно упомянутая «девка тидириска, которая привезена из Буляшей… учала говорить самоядцким языком, а саманатчики з буляши, которые оставлены в Мангазеи, буляшским языком». Так как в Мангазее было много лиц, знавших самоедский язык, то они «тое девку допрашивали: для чего она преж того, как были не отпущены буляши в Буканское зимовье, самоядцким языком не говорила?» — На что получили следующий ответ: «Не велел ей говорить самоядцким языком толмач Игнашка Ханоптеев», который был толмачоми в первую встречу служилых людей с буляшами. При помощи этой «девки» удалось узнать от буляшей, что «как их наши служивые люди изымали в Буканском зимовье, и они… дали… ясаку тобольскому казаку Ивашку Богомолу да толмачу Игнашку Ханоптееву… 5 сороков 9 соболей да 80 шуб собольих», тогда как Ивашко Богомол доставил в Мангазею всего лишь 20 соболей. В связи с этим, в 1622 г. началась переписка между Мангазеей и Москвой, которая продолжалась еще в 1627 г.[4] В 1627 г. Москва уже в третий раз требовала[5] произвести дознание по этому делу, предписывая расспросить еще раз «жонку самоядку», к тому времени вышедшую в Мангазее замуж за толмача Якунку, об именах и поведении служилых людей, посланных в свое время к буляшам, которые в этой грамоте называются «тулесами»: «схватали ль» служилые люди у ясашного зимовья 6 человек «тулесов» и получили ли с них окуп, и если взяли, то столько сороков соболей, кроме 80 шуб собольих, и у кого именем. Конец переписки неизвестен, но об интересующих нас буляшах найдены и некоторые другие данные, которые позволяют точнее определить их принадлежность к одному из племен, кочевавших в крае в XVII в.
Сведения о буляшах имеются в том «экстракте» из мангазейских ясачных книг, который был составлен в мангазейском архиве по поручению Г. Ф. Миллера в июле 1739 г., когда он был в Туруханске. Как известно, в архиве Сибирского приказа ясачные книги по Мангазее сохранились лишь с 1626 г.,[6] Миллер же видел в Туруханске более ранние книги с 1608 г., и из них были сделаны для него соответствующие извлечения, на основании которых написана им, между прочим, история постепенного обложения тунгусов Нижней Тунгуски ясаком. Под {113} 1626 г. в этом экстракте[1] имеется такая запись: «Буляши: род юрильцы, 80 человек, платили ясак по 3, по 5 и по шти соболей; род елижан тунгусы, 6 человек,платили ясак по 5 и по шти соболей; всего з буляшей 8 сороков 33 соболя, разборная цена 475 р.; а не доплатили 17 человек 50 соболей». Из текста видно, что буляши – объединение двух тунгусских родов. Так как в последующие годы и в грамотах и в ясачных книгах это название исчезает, а входившие в состав объединения два тунгусских рода – елижане и юрильцы – платят ясак отдельно друг от друга, то надо думать, что это объединение было лишь временным, и елижане и юрильцы стали жить раздельно, причем юрильцы кочевали в 1633-1636 гг. на Нижней Тунгуске, в устье р. Титеи (Титы), совместно с другим тунгусским родом балягирцов. Это новое объединение двух тунгусских родов, впервые отмеченное в ясачных книгах 1625 г.,[2] не имеет в источниках общего наименования и распалось, вероятно, после перехода одного из родов на места новых кочевий.
_______________________________
__страница 111
[1] Русск. Истор. Библ., II , стб. 849.
[2] Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 4, № 21, лл. 118—120.
[3] История Сибири, гл. XI , § 48; Сибирская история, СПб., 1774, стр. 360.
__страница 112
[1] Сибирская история, стр. 359-360.
[2] Один из самоедских родов, кочевавших в 1626 г. около Тидириского озера. Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 4, № 21, л. 30.
[3] ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6-я, л. 454 об. и след.
[4] Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 4, № 21, лл. 138-139, грамота № 44, 1627 г., ноября 27.
[5] Первые два требования — в 1622 и 1626 гг.; на них не было получено ответа из Мангазеи.
[6] Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, I, стр. 325.
__страница 113
[1] Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 4, № 21, л. 28 об.
